Зиновий Сагалов

ЦИРК СВИНЕЙ

-Есть страна, которой управляют животные,- сказал мне однажды наш хряк Мануэль.- Они изгнали людей и научились жить без них. Учти, сынок, это страшная тайна, и за разглашение ее полагается смертная казнь. Человек боится потерять власть над нами.

Почему он поделился этой тайной именно со мной? Чем я выделялся из всего остального молодняка? Ведь мы были до ужаса одинаковыми – черненькие, с белым пояском, идущим через лопатки, и лихо закрученными поросячьми хвостиками. И все были похожи на него, ибо, как шептались на ферме, он был наш всеобщий отец-производитель, в течение семи лет исправно несущий свою службу по увеличению поголовья свинофермы…

-Хороший хряк стоит половины стада,- гордо говорил Мануэль , и мы, поросята-сосунки , созданные напором его поистине неиссякаемой волшебной энергии, смотрели на него умильными и преданными глазами.

Хозяин холил и любил Мануэля. Отвел для него специальный станок с отдельной кормушкой. А как его кормили! Ячмень и кукуруза, картофель и любимая моя тыква. Да рыбки добавят, да яичек растолкут… И еще сочненьким клевером присыпят. И все свеженькое, не гниль, не пищевые отходы от людского стола. Однажды, когда я пробрался к нему через лаз в изгороди, он поддал в мою сторону морковку и покивал дружелюбно своей тяжелой мудрой головой. Угостил, значит. Я жевал ее и жмурился от удовольствия. Не только от сочной и пахучей морковки, а гордясь тем, что приобщен к царскому обеду. Великий хряк прославленной гемпширской породы, с кучей наград и медалей, а вот какой человечный был, если так можно сказать, к нам, обычным смертным свинтусам.

Единственное, в чем он был непреклонно требователен – это тщательная ежедневная чистка и умывание. Хозяин уже знал, что стоит Мануэля зимой не подраить хорошенько щеткой, чтоб не чесались бока, а летом просто сполоснуть без мыла и шампуня - скандал неминуем. И клыки хряк может показать, и загородку долбануть с ходу – так что берегись! Вся ферма замирала от страха, и малышня, и свиноматки -все жались по своим углам. Пока пронесется, наконец, буря, и Мануэль захрапит спокойным безмятежным сном.

Каждые три месяца двое работников обрезали и расчищали ему копыта. После этого Мануэль, огромный, грузный –тридцать два пуда живого веса!- ходил по двору легко, будто плыл по воздуху. А гулял он каждый день по два часа, и часто, я слышал, говорил нашим маткам:

-Коль жирка наберу, расслаблюсь, на сперму порча налетит - заместь поросят мышей строгать буду. Хозяин осерчает, нельзя его обманывать.

Однажды, прогуливаясь по двору, он забрел за старый амбар, где на лужайке под тенистым кленом резвились обычно мы, братья-поросята. Это был наш уголок. Лужайки, конечно, давно уже не было в помине – мы ее всю вспахали своими неутомимыми пятачками и вытоптали копытцами всю траву. Поэтому хозяин фермы страшно злился и даже колотил нас палкой, завидя за амбаром. Но, как вы знаете, запретный плод и для свиньи сладок. И при первой же возможности, когда шеф уматывал в город - на рынок или в банк - мы чухали за амбар и там бесились до полного очумения.

Неподалеку от амбара стоял деревянный стол, сколоченный из старых дубовых досок, и две длинных лавки. Там обычно располагались на обед работники фермы – скотники, доярки, кухарки, кузнецы. Все они были веселые люди, рассказывали смешные истории, большей частью про мужчин и женщин. Про то, чем и как они занимаются по ночам, и у кого это выходит лучше, а у кого ничего не получается. Когда же на ферме не было Хозяина и мальчишки-подмастерья притаскивали бидончик с пивом, часто у них доходило до мордобоя, а ругались они такими тяжелыми словами, что у нас, свиней, дух захватывало. Ух, как нам нравились эти словечки ! Как мы старались их запомнить и обложить друг друга покрепче, по-человечески, этими свинушками-матерушками.

Там же, на лужайке, мы заводили свои любимые поросячьи игры- «обсерашки» и «обсцикашки» .То есть кто кого больше обделает хоть какашками, хоть мочой. Играли без всякой злобы, ради шутки, исключительно для отработки меткости броска.

Однажды Хозяин повез свою жену в больницу, мы знали, что это надолго и собрались за амбаром. Кувыркались, прыгали, как сумасшедшие. «Обсерашки» были в самом накале, когда под кленом возник Мануэль. Мы замерли. Конечно, Мануэль не Хозяин, и палки в руках у него нет. Но все же сам вид этого гиганта, нашего всеобщего отца, молча наклонившего голову и с укоризной глядящего на нас исподлобья, был страшен. Братья-поросята мгновенно смылись. В буквальном смысле – отмыли в канаве свои бока и спины от желтых липких пятен и разбежались. Остался один я. Не потому что самый смелый, а в тот раз я здорово проигрался и был обосранным по самые уши.

Мне было стыдно перед Мануэлем за свой вид и, перед тем как выкупаться в канаве, я бросился на землю и стал кататься, чтобы грязью очиститься от говна. Мануэль не высказывал ни осуждения, ни гнева. Наоборот, лег на солнышке, вытянулся с наслаждением и, казалось, дожидался, пока моя шкурка станет чистой. После этого я ополоснул мордочку и хотел было дерануть. Но Мануэль, доброжелательно хрюкнув, дал знак лечь с ним рядом.

Как я уже говорил, Мануэль по-доброму, любовно относился ко мне. Выделял из ватаги моих ровесников, подкидывал при случае хавчик. Я ломал свою свинячую голову, пытаясь понять причину такой нежности. И вот сейчас Мануэль рассказал, почему он так благоволит ко мне. Дело было в моем белом гемпширском пояске, который, пройдя через лопатки, прерывался на спине дюйма на полтора-два – точно так же, как и у него. Это был знак чистоты породы, которым из молодняка был отмечен только я. Поэтому со временем, сказал он, именно мне будет доверено его царское место производителя стада, и я буду продолжать его благородное дело до тех пор, пока хватит спермы.

Мне стало жаль старого хряка. Как воспитанный поросенок, я стал убеждать Мануэля, что в ближайшие годы он останется на своем посту, что Хозяин его ценит и никто лучше него не сможет справиться с этим ответственным делом.

-Да, моя сперма известна во всей округе, но всему, мой мальчик, приходит конец,- сказал Мануэль со вздохом. Глаза его, зажмуренные от слепящего солнца, как показалось мне, чуть увлажнились.– Возраст есть возраст. Но ты, я уверен, продолжишь меня. Ты впитал в себя все лучшие черты нашей славной породы. Прекрасно сложен, спокойного нрава, хорошо понимаешь косноязычную человеческую речь. Я уверен, что, когда придет срок, Хозяин остановится только на тебе. Других вариантов у него просто нет. Не станет же он выбрасывать деньги на инородца. Я лично подам свой голос за тебя.

Такой вот у нас разговор произошел в тот день за амбаром. С того дня Мануэль, если выдавалась свободная минутка, обучал меня моему будущему ремеслу. Я видел, как в своем станке он качает свою могучую шею, становится на задние лапы и потом валится, будто хочет свалить дерево или побороть другого кабана.

Я начал свыкаться с будущей ролью на ферме. Перестал бегать за амбар и играть с друзьями в «обсерашки». Не к лицу было мне теперь ходить со следами говна. Я стал следить за собой, тщательнее умывался, вылизывал шерстку. Не скрою, занять место всеобщего отца нового поколения было престижно и почетно. И все складывалось как нельзя лучше до того дня, когда на ферме появился чужак. Первым учуял его Мануэль. Инородный запах насторожил его. Подойдя к отделению молодняка, он тихонько позвал меня. Я как раз дремал в берложке, но услышал его встревоженный хрюк, тут же выскочил через лаз в перегородке.

Мануэль рассказал, что коварный Хозяин, действительно, привез из города нового кабана. Его временно поместили в сарае под черепичной крышей и пока не выпускали во двор. Но мы с Мануэлем слышали его неистовый хриплый рев, принадлежащий, наверное, сильному и могучему животному. Вскоре работники построили для Сальвадора -так его звали- специальный станок на свежем воздухе, более просторный и чистый, чем был у Мануэля, и постелили чистой соломки.

Сальвадор был другой породы, крупней Мануэля- белый, холеный , с сильно развитой мускулатурой и розовыми , торчащими в разные стороны ушами. Мы поняли, что Хозяин решил сменить нашу гемпширскую породу на йоркширов, которые быстрее, чем мы набирали вес, и Сальвадор должен был положить ей начало.

-А меня под нож, - мрачно сказал Мануэль и сплюнул. – Хряк сделал свое дело- хряк может уйти.

Назавтра Мануэля взвесили. Оказалось, в этом гиганте было меньше, чем рассчитывал Хозяин. И его поставили на усиленный откорм. Гулять уже не выпускали, он должен был набирать вес.

-А как же твоя сперма? – с волнением спросил я.- Ты же утратишь свою силу.

Он безразлично махнул копытом:

- На мою сперму им теперь наплевать и растереть. Мясо им подавай. Мое мясо. Окорока, печеночку, мои ножки. Знал бы ты, малыш, для чего мы, свиньи, живем на белом свете!..

Честно говоря, я по молодости лет никогда не задумывался над тем, почему человек так заботится о нас. Кормит, чистит, купает. Значит, любит нас, думал я. Гладит по шерстке, лечит, если кто-нибудь захворал. А то и везет в город к ветеринарному доктору. Какими добрыми и милыми мне казались эти двуногие существа, окружающие нас. И вот, оказывается, мы лишь пища для их ненасытных кишок. Как морковка или бурак для наших желудков. Рано или поздно, как им заблагоразумится, они поджарят или сварят куски твоего тела, сжуют тебя и выбросят косточки голодным собакам. В тот день, когда я узнал об этом, кончилось мое беззаботное поросячье детство, кувырки на лужайке, наши веселые «обсерушки» и беготня наперегонки. Кончилось детство.

И вот тогда, наверное, чтобы утешить меня, Мануэль рассказал мне о республике «Скотный двор», откуда животные выгнали ненавистного человека и живут сами по себе, как хотят и сколько хотят. Есть даже книжка такая, где все правдиво написано – и про восстание животных и как они построили новое справедливое общество. Но сам Мануэль этой книги не читал, потому что она запрещена человеком и за нее полагается немедленная казнь. А слышал он об этой удивительной стране от отца, и в эти последние дни перед нашим расставанием много рассказывал о ней.

-Ты должен бежать, там твое будущее, - сказал старый Мануэль.

- Как?

-Если бы я знал как, давно бы унес копыта, а не дожидался своего последнего часа. Но я хоть пожил в свое удовольствие семь славных годков. А тебя осенью отвезут на бойню. И кирдык.

-Ты же знаешь, Мануэль, что ферма огорожена кирпичной стеной. Бежать нельзя.

- У тебя в запасе пара месяцев. Думай.

Через несколько дней мы простились со старым хряком. Его погрузили в кузов разболтанного грузовичка, за бортами которого находилось более десятка таких же обреченных, стонущих в смертном предчувствии животных. У нас была всего одна минута, чтобы потереться мордами друг о дружку. И его увезли.

… Летели один за другим дни, приближалась осень. Хозяин все чаще поглядывал на меня своим прищуренным глазом, ласково гладил мои бока и попку, но я уже знал, к чему эти нежности, брыкался и вырывался от него. Каждое прикосновение его заскорузлых мозолистых пальцев будило во мне мысли о близком конце. Мне подбрасывали в корыто любимые лакомства – клевер и морковку, варили тыквенную кашицу с витаминами, но аппетит пропал, я оставлял почти всю порцию несъеденной.

Страшнее всего были ночи. В кромешной тьме, просыпаясь, я видел занесенный надо мной нож. Как еще живого, вопящего от нестерпимой боли, меня разрезали на части и бросали на раскаленную сковородку или делали фарш. Как Хозяин и хозяйка жрали одну за другой приготовленные из меня котлеты, племянник – обгладывал свиные ребрышки, а их дочка обсасывала во рту мой нежный пятачок. Как шоколадную конфетку. И ни капли жалости не было в ее голубых глазках. А ведь она так любила меня, повязывала вокруг моей шеи розовый бантик и даже целовала меня, когда поблизости не было родителей.

Чтоб вы подавились этими котлетами, свиноеды проклятые, думал я сквозь слезы. Я ненавидел людей. Лживые коварные твари! Я думал только о том, как спастись. Как уберечь себя от их железных челюстей и прожорливых глоток. Случай представился сам по себе. Недоедание и бессонница вызвали во мне потерю в весе. Я по нарошке делал вид, что еле держусь на ногах. Хозяин не на шутку встревожился и решил срочно спасать меня. Домашние средства не помогли – я потихоньку выплевывал таблетки и микстурки – и меня решили повезти в город к ветеринарному врачу. Я понял, что мой план удался. Мое поросячье рыльце еле скрывало радость.

Повезти меня в город Хозяин поручил скотнику Николаусу. Это тоже было удачей. Я знал, что этот алкаш не преминет сделать пару остановок, чтобы хлебнуть пивка. А это увеличивало шанс вырваться на волю. В одном только я просчитался. Повезли меня не в кузове, как свободную тварь, как везли Мануэля, а в мешке, темном, вонючем , завязанном сверху крепким узлом. Я попробовал надгрызть его – ничего не получилось, мешок был прочный и кроме дырок от зубов на нем ничего не осталось.

Когда машина остановилась, я выждал некоторое время, чтобы дать алкашу напить- ся, и начал громко визжать. Видимо, он услышал, выскочил с проклятьями из кабака и стал развязывать мешок. Наверное, чтобы накормить меня. А я только и ждал этого – мигом брыкнулся, выскочил из мешка, перескочил через борт машины – и помчался к рощице, которая виднелась вдали.

Лес укрыл меня от погони. Обессиленный, я рухнул на землю, сердце мое колотилось как бешеное. Мне еще не верилось, что я спасен. Из густых кустов орешника я видел Николауса, совсем близко. С мешком и веревкой в руках, ругаясь на чем свет, он искал меня за каждым деревом. Он даже не замечал, что топтался на одном месте, потом двинулся в противоположную сторону и вскоре исчез в глубине леса.

Ушла опасность, и проснулся зверский аппетит. Сперва я подобрал желуди – этого оказалось мало. Тогда по нюху я начал рыть своим пятачком землю вокруг корней столетних дубов и добыл немножко съедобных грибов, по вкусу напоминающих жареные семечки, это были, как я позже узнал, трюфели, и запил водичкой из ручейка. Что делать дальше, я не знал. Где расположена республика «Скотный двор», как туда пройти, спросить было не у кого.

Ночь я провел в лесу, на берегу небольшого озерка, зарывшись в ворох осенних листьев. Меня, думаю, совсем не было видно, потому что наутро совсем близко остановились две красивых машины, и несколько молодых людей выскочили из них.

Утро было жарким, и они, распарившись после долгой дороги, первым же делом побежали к озеру. Тихий, еще окутанный туманом лес сразу же очнулся, разбуженный их хохотом и криками. Люди ныряли, брызгались, топили друг друга –ну, точно, как мы, поросята, в своей дворовой канаве.

Самое время было унести ноги. Но внутренний голос, который каждая свинья слышит лучше, чем ушами, советовал мне дождаться, пока они уедут и что-нибудь оставят из еды. Ведь на желудях и трюфелях долго не прокормишься.

Из кучи листьев, в которую я зарылся, мне хорошо было видно, как, накупавшись и набесившись, люди один за другим вышли на берег и принялись за приготовление пищи. Разожгли костер, стали печь картошку и что-то жарить на сковороде. Наверное, мясо других моих собратьев. Женщины расстелили большое одеяло и расставляли на нем тарелки и стаканы для будущего пира. У меня уже потекли слюнки и заурчал животик и я непроизвольно хрюкнул. И тут же спохватился, зажал рот лапой. Но, видимо, поздно : мой хрюк донесся до этих людей и одна из женщин двинулась прямо к той куче листьев, в которых я прятался. Я замер, ожидая, что будет. Прошла минута или две, листья никто не ворошил, но вдруг что-то полилось на меня. Сперва я подумал, что это вода и женщина решила умыться. Но потом запахло едким запахом мочи, она просто писала. Струя была нескончаемой, я никогда не думал, что в человеке скапливается столько мочи. Я шевельнулся и тем самым выдал себя.

-О!!!- завопила эта дура, навалившись на меня всем телом.- Поросенок! Живой! Сюда, ребята!

Я пытался вырваться, но меня скрутили собачьим поводком и положили рядом с костром.

-Шашлычок будет на славу,- сказал один из мужчин, которого звали Роберт, и дружески похлопал меня по попке. Я уже знал, что означает этот жест и понял, что конец мой неминуем. Кирдык, как говорил Мануэль, пришел неожиданно. И не с той стороны, откуда я его ждал.

-Ни в коем случае! Он будет жить у меня на даче,- сказала нежным воркующим голосом та, которая меня обнаружила в куче листьев. Ее звали Сусанна.- Такой симпатичный, а какие умненькие глазки. Ты все понимаешь, правда, Беппо? Я так тебя буду звать. Нравится? Тю-тю-тю, миленький.

Она напихала мне полный рот белого ароматного хлебца, который я в жизни ни разу не пробовал, положила в мисочку помидоров и огурцов, свежей колбаски. Я ухлестывал все это добро, мысленно благодаря свой внутренний голос, который посоветовал мне остаться.

А компания тем временем веселилась. Пили, ели ,потом начали громко горланить песни. И все время ругались такими крепкими словами, что нашим работникам на ферме у них только поучиться.

Потом, пьяные, они посдирали с себя все до последней тряпки и начали бегать по берегу друг за другом. И тут же, клянусь вам, никуда не уходя и не прячась, стали соединяться по парам и даже в большем числе. Грохотала музыка, рвала мне мои нежные поросячьи уши, а они все танцевали и прижимались телом к телу - то лежа, то стоя , а то и в самом озере. Никогда на ферме у свиней я такого зрелища не видел.

Проснулся я среди надгробных памятников и плит. Я сразу же догадался, что это кладбище, потому что возле фермы, где я жил, был небольшой сельский погост, куда уносили мертвых из ближайшей округи. А потом ставили на этом месте какие-то фигурки и кресты. Пару раз мы с друзьями бегали туда. Но как я попал на это странное кладбище, я никак не мог понять. Странное, потому что вместо травки был каменный пол, а надо мной не небо, а высокий застекленный потолок.

-Беппо, мальчик мой, ты уже проснулся? -услышал я знакомый воркующий голос Сусанны.-Давай умоемся, потом ням-ням сделаем . Нам уже тетя Роза сварила овсяночку. С маслицем. Тебе понравится, вот увидишь.

Вокруг ее теплых миндальных глаз лежали морщинки, в рыжеватых волосах сквозила седина. И эта уже не первой молодости женщина вчера так прыгала и резвилась на берегу – в это трудно было поверить.

Так я стал жить у Сусанны в шикарном загородном коттедже. У меня была своя комната с надувными игрушками, тюфячками, поильными мисками. Но большую часть времени я проводил во дворе, среди кустов боярышника и барбариса. Там был полный простор для беготни и «обсерашек». Меня любили – и Сусанна, и ее работники - и никто не думал сделать из меня шашлык или свиные ребрышки.

Моя хозяйка, как я вскоре догадался, занималась изготовлением надгробных памятников. Высекала из гранита и мрамора лица умерших или ангелов с крыльями, писала золотом фамилии покойников и сколько они прожили на белом свете. За это ей платили большие деньги.

Меня кормили такими деликатесами, которых, я уверен, ни одна свинья на свете не удостаивалась. Даже блаженной памяти хряк Мануэль. Сусанна жила без мужа, поэтому, наверное, каждую ночь брала меня к себе в постель, мягкую, как пух . «Погреемся, детка»,- говорила она сперва. А на самом деле всю ночь играла со мной, как с куклой, ласкала, щекотала, говорила мне нежные слова. Меня только одно беспокоило – как бы я во сне не начал, забывшись, играть с ней в «обсерашки».

К Сусанне часто приходил один из тех молодых людей, которые были тогда на озере, Роберт. Всегда безупречно одетый, в стальном костюме, с галстуком-бабочкой, с милой улыбкой. Пальцы его сверкали драгоценными камешками. Кто бы мог поверить, что он, напившись, скакал тогда без трусов как козел? Его приходы всегда радовали меня, потому что Роберт и Сусанна запирались в спальне, а я имел возможность отдохнуть и побегать во дворе.

Но однажды служанка Роза впустила его, не предупредив хозяйку. Зайдя в нашу спальню, он обомлел, увидев меня в ее объятиях. Я юркнул под одеяло, стараясь зарыться как можно глубже. Но Роберт вытащил меня за ухо, разъяренный, как боров. Я вывернулся и бросился наутек. Он наганл меня в мастерской и схватил за ноги. Я завизжал , вырываясь изо всх сил. Прибежала Сусанна. Плачет, умоляет пощадить меня. А Роберт, схватив здоровенный молоток, которым она обрабатывала камень, уже занес его надо мной. Тут Сусанна бросилась, чтобы вырвать его, но сама попала под удар. Роберт саданул ей прямо в висок. И тут же, конечно,понял, что натворил. Он бросил меня, стал ее тормошить, брызгать на нее водой. Но все напрасно, Сусанна скончалась,не приходя в сознание. Бедная, она пожертвовала жизнью ради моего спасения, я ее никогда не забуду.

На следующий день Роберт вызвал полицию. «Ее ограбили, пропали деньги и драгоценности, ищите преступников», - сказал он со слезами на глазах. Тварь коварная, любая свинья не поступила бы так. Но в память о Сусанне он решил сохранить мне жизнь и отдал своему знакомому, директору цирка.

Я попал в совершенно новый для меня мир. Меня быстро выучили всяким штучкам-дрючкам - ходить по проволоке, прыгать через обруч, угадывать числа. Вначале, правда, я пугался ярких огней, они слепили меня. Но со временем привык к ним и к крикам публики. Мне нравилось веселить зрителей. Вместе с Хрюнделем и Боббсом мы придумывали все новые и новые фокусы , и директору это нравилось. Наша маленькая сценка разрасталась, он прикупил и выдрессировал еще десяток поросят. Так постепенно мы превратились в «Цирк свиней», который стал разъезжать по другим городам, большим и малым. Публика валила на наши представления, особый восторг и удивление вызвали наши хрюки с крепкими словечками, танцульки с «обнимушками», «обсерашки» и «обсцикашки» на меткость, которые мы, не стесняясь, разыгрывали на арене. Мы так увлекались своей стрельбой, что иногда доставалось и зрителям первых рядов, но они не обижались, а даже были рады, что вовлекаются в наше зрелище –в газетах это называлось словом «перформанс».

Перед самым Новым годом в цирк вдруг пришла беда. Заболела и скончалась Фенечка- наша прима, на которой держался весь репертуар, а главное- любовные сценки.

Директор цирка чуть не сошел с ума. Или не умер от разрыва сердца. Не знаю, что хуже. Билеты на новогодние представления были проданы, и, узнав о кончине Фенечки, люди стали возвращать их в кассу. Но заменить Фенечку другой свиньей за пару недель ,как вы понимаете, было нереально.

Но директор цирка был не дурак, и ему в голову пришла гениальная идея. В один прекрасный день у нас на манеже появилась Китти Кэт, молоденькая артистка из Молодежного театра. Способная, прыткая и, что самая главное, без всяких комплексов.За пару дней освоила все «танцушки» и «обнимушки», и со свинячьей маской на лице бегала абсолютно голой , а мы догоняли и валили ее , а люди ревели от восторга. Директор подпимал с Китти контракт на солидную сумму. А у себя в театре она по нескольку месяцев сидела без зарплаты.Конечно,она была рада. Хоть и играла там, как она говорила, и Джульетту, и Офелию.

Поэтому я совсем не удивился, когда увидел перед дверью директорского кабинета целую очередь молодых артистов, желающих поступить в наш «Цирк свиней». Скажу вам честно, они скоро забыли свое так называемое искусство и вытворяли такие фокусы, что нам, чистокровным свиньям, было далеко до них. И немножко стыдно. Не меняя своего названия, «Цирк свиней» объездил пол земного шара, причем из прежнего, коренного, состава остался только я. Директор, уважительно относясь к моему возрасту, перевел меня на тренерскую работу. Республику «Скотный двор», о которой мне рассказывал Мануэль, я так и не нашел. Да и особенно не старался. Мне вообще эта идея показалась глупой. Зачем изгонять людей из страны? Кто тогда будет работать? Нет, пусть свинячат они, им это хорошо удается, а мы будем наслаждаться жизнью.

…Так думаю я, сидя в шикарном номере заграничной гостиницы в столице одной косоглазой страны, передо мной диктофон „Sony“, и я не спеша нахрюкиваю историю моей удивительной жизни